Аврора или что снилось спящей

Чувствую, что слова – это идиотизм. Писать собственные слова – это полный идиотизм (это, например, если человек Писатель). А произносить чужие слова со своей интонацией (это, например, если человек, Актер) – это всё-таки меньший идиотизм. Я так думаю. Я сижу на полу кухни и курю марихуану. Медленно и сладко, почти незаметно, мир опостылевших символов гаснет, и через минуту пустоты и безвременья я вдыхаю новый мир. По началу не могу понять, чем он отличается от того мира, что был только что покинут, но чувствую, что отличие есть и очень сильное, и пока просто счастливо улыбаюсь отсутствию. И уже знаю, что сейчас что-то случится…

Впервые, – перейдя в этот новый мир, качества которого мне всё же немного знакомы из прошлых опытов, – впервые я делаю то, чего не делала раньше: я одеваю наушники маленького флэш-плеера и включаю запись песни. И звучит голос… «Ты где, июль?» – и привычная символика голоса поначалу просто ведет за собой, как по инерции, и я по началу просто по инерции улыбаюсь, как всегда улыбалась прежде… но через секунду становится ясно, что что-то не так… что-то настораживает в этих звуках, что раздаются в моей голове, и неожиданно, не спросясь, мгновенно прорывается сквозь мой запрограммированный социумом мозг, ТВОЙ живой голос! Голос стал объемным, и я вдруг узнала ЭТОТ голос… И этим голосом стал ТЫ весь. И что-то взорвалось во мне, и я проснулась… Я опять проснулась там, где уснула в свои бывшие 16 лет. В 16-ть лет я знала то, что позже пришлось забыть – этот страшный монстр Образование, этот страшный монстр Государство, что сжирает без остатка души, вкладывая взамен микросхемы.

Но взорвалась микросхема, и затопила мир Огромная Вселенская Любовь!

Уже не важно далеко ты или близко, уже не важно кто был рядом, кто будет после, уже не важно умрем или опять родимся.

Только бы слышать этот голос…

Полночи я кружусь в танце в темной комнате, в лучах уличных фонарей, которые просачиваются сквозь задернутые жалюзи и ложатся ровными полосками на линолеум. Я становлюсь ТОБОЙ! Теперь голос, звучащий в моей голове, принадлежит мне. Теперь ты – это я! И я могу смотреть на этот мир и эти полоски света на полу твоими глазами! Я знаю каждый отголосок твоей мысли, я радуюсь твоей жизни! И уже не я кружусь по комнате, а ты кружишься, смотришь из меня вокруг и слегка удивляешься: как я здесь оказался? Из тебя ли смотреть на этот мир? Или из меня? Разницы больше нет. Это одно и то же. …Ты где, июль?…

…А утром символика вернулась. И опять эти электрички и метро, и толпы, толпы, толпы. Кто все эти люди? Да это же всё я! Но как трудно понять – зачем? К одиннадцати я успеваю заехать в типографию, отдать макет, думаю: если заверну к 12.00 в кинотеатр «Ролан» на пресс-показ фильма «Аврора», и только одним глазком минут десять посмотрю на Тебя в одном измерении со мной, отвечающего что-нибудь журналистам, я что-то пойму, я что-то почувствую, и даже успею вовремя вернуться на студию, и меня даже не успеют потерять… Я четырнадцать лет ехала в метро, чтобы успеть на этот фильм. Я спустилась по эскалатору девочкой, а вышла из вагона ненавидящей всех ведьмой. Как грустно, теперь я ведьма. И я доехала. «Папа, я стала хиппи!» – почему-то до сих пор крутиться в башке фраза из сценария «Дом солнца»… Папа, я стала ведьмой!…

…Я знала: у меня даже не спросили аккредитацию. И через полчаса стало понятно, что сперва будет фильм, а потом всё остальное… И что с того, что наш директор орет в мой мобильный? И что с того, что в офисе некому сидеть на телефонах? Лучше я отключу мобильный… Пусть оно всё катится колесом, но я уже никуда не уйду. И в кинозале гаснет свет… Есть здесь хоть кто-то? Кроме теней на стене? Лишь всё пространство затопила собой Огромная Вселенская Любовь…

Светящийся экран вспыхивает цветами и звуками. И две фигуры в защитных плащах и противогазах тащат по летней полевой дороге знак радиации… Но сознание мое пульсирует нотами, но глаза мои переполнены встреченными когда-то лицами, они со скоростью света проносятся сквозь мою голову и сливаются с лицом на экране. А слова мои застряли в горле на несколько лет молчания, потому что говоришь ты с экрана – моими идиотскими словами, написанными другими людьми-проводниками, катализаторами и сталкерами, да не всё ли равно, кто они? – может быть, их вообще нет… Десятилетняя девочка в палате чернобыльского детского дома прислонила к подушке фотографию Дмитрия Харатьяна десятилетней давности, – и эта фотография мне так же знакома, до каждой застывшей в ней черточки, – как по сюжету знакома она девочке с придуманным именем Аврора. Но под фотографией вместо привычного «Дмитрий» смешно подписано «Ник Астахов». Я-то знаю, это всего лишь кодовые имена… И на самом деле девочку зовут не Аврора, а Настя. И эта Настя – я.

Кто всё это сочинил и зачем? Кто сидит в темном зале на пресс-показе и рыдает, кусая ладошку, и зачем?… И зачем? И зачем? И зачем?

И девочка мечтает о балете – танцует в пустой детдомовской палате – и представляет среди членов жюри – его. А на самом деле, она мечтала о кино, но вместо кино – балет, хотя это всё одно и то же. На самом деле он был не в жюри, а больше, чем в жюри – на самом деле она представляла его частью одного большого Вселенского кино-Катарсиса! И катарсис уже медленно и обреченно подбирается к ее глазам…

И хорошо, что в конце, она облучилась радиацией и умерла… Иначе бы, она, как я, превратилась в ведьму… и у нее не осталось бы другого выхода, как сесть на метлу и улететь, перебить все окна, убить всех, кто врет, и переселится в киберпространство Интернета…

А Чернобыля на самом деле не существовало! Это у земли когда-то взорвался мозг, и одна нестерпимая, жгучая мысль поползла над землей, как радиоактивные волны, заражая всё вокруг. «Неужели не я?» – удивилась земля, села в уголок и заплакала. Попыталась целиком это понять, и мозг ее взорвался. От грохота выбило стекла в комнате спящей Авроры. Аврора проснулась и побежала. Навстречу утренней Авроре… Она хотела добежать и догнать… Ты где, июль? Какая даль! Какая сказка!

И заплакали дети в детских домах, и заплакали врачи в белых халатах, и заплакали солдаты в противогазах. …И вся королевская конница, и вся королевская рать полетели вслед, туда, куда А и Б, туда куда я текла по воде – к тебе…

Ты запрограммировал мир на внимание к себе. Чего ж теперь удивляться тому, что кто-то плачет в темном зале? Но разве это радует? Всё, что совершается, совершатся во сне. Ну, так что там «снилось спящей красавице»?

Морали ни в одном фильме быть не может. Это просто отрезок другого, искусственного измерения, его сняли, чтобы заработать на этом немного денег и человеческого внимания. И любая рецензия так же идиотична…

А вот и крупный план глаз остриженного ребенка, которые медленно и страшно наполняются слезами…
А что же было дальше?

А потом после своей смерти, после того как Дмитрий-Ник в конце своего спектакля прокрутил на полотне сценического занавеса, высоко вверху, над всеми – киноленту про нее, про то, как она танцевала перед его видеокамерой; после прощальных для нее мертвой аплодисментов зрителей; после всего этого, – она вышла из просмотрового зала, вместе с пришедшими на показ журналистами, она вышла и пошла в вестибюль кинотеатра, сквозь любопытных людей и суетящихся организаторов пресс-конференции. Краем уха, услышав про опаздывающих О.Байрак и Дмитрия Харатьяна, она встала в проеме вестибюля напротив входных дверей и стала ждать его. Аврора вышла из просмотрового зала, встала напротив дверей и стала ждать Ника, который где-то ехал по пробкам, опаздывал на конференцию.

Как уже говорилось, за то время – между ее смертью и отрезком времени, проведенным в кинозале, – она стала ведьмой, и повзрослела… И волосы у нее отросли до пояса, стали сочно черными, шелковыми… Она стояла у дверей вестибюля, грустно наблюдая, как уже приехала Байрак, как все рассаживаются здесь же в барном зале вестибюля, и начинается пресс-конференция – без Дмитрия Харатьяна, – но все ждут его одного, чтобы увидеть его. И она тоже стоит и ждет. Не идет к журналистам. Стоит в одиночестве у опустевшего входа, прислонилась головой к мраморной стене, пожирает глазами двери. Наконец, его силуэт стремительно появляется за стеклом дверей, распахивает двери, и быстро направляется в вестибюль, а Аврора успевает жадно вобрать в себя его живое изображение, его быстрый шаг, дыхание, выражение озабоченных спешкой глаз, успевает вобрать в себя и отшатнуться в сторону, спрятавшись за стоящим у стены фикусом.

Он хотел идти в ее сторону, но будто почувствовал животный страх притаившейся за растением Авроры, резко свернул в противоположную сторону и направился к месту конференции вдоль другой стены зала. Аврора с облегчением вздохнула. Он бы не узнал ее… Но ее так к нему тянуло. Что она пробралась ближе к месту конференции, встала среди журналистов и посмотрела на него. А он нервничал, пытаясь выпутаться из роящихся в его голове мыслей, сконцентрироваться и вслушаться в ход общего разговора, спешно ища в голове готовые шаблоны ответов. А, найдя шаблоны, можно отгородиться ими и задумчиво смотреть в пол – чувствуя, как смотрят на тебя чьи-то глаза. Это жадно смотрит Аврора. Ни плачет, ни смеется, а просто жадно смотрит…

Она до сих пор стоит там и смотрит.

…А я, почему-то, стою и смотрю до сих пор, как многоэтажный полет завивается в смерть…