Поймите что я вам снюсь
В огромном городе моём — ночь.
Из дома сонного иду — прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет — путь,
И где-то музыка в окне — чуть.
Ах, нынче ветру до зари — дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.
Есть черный тополь, и в окне — свет,
И звон на башне, и в руке — цвет,
И шаг вот этот — никому — вслед,
И тень вот эта, а меня — нет.
Огни — как нити золотых бус,
Ночного листика во рту — вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам — снюсь.
Анализ стихотворения «В огромном городе моем — ночь» Цветаевой
В творчестве М. Цветаевой был целый цикл стихотворений, посвященных бессоннице. Она начала создавать его после бурного, но непродолжительного романа с подругой С. Парнок. Поэтесса вернулась к мужу, но ее преследовали мучительные воспоминания. Одним из произведений цикла «Бессонница» является стихотворение «В огромном городе моем — ночь…» (1916 г.).
Лирическая героиня никак не может уснуть. Он выходит из «дома сонного» и отправляется на ночную прогулку. Для склонной к мистицизму Цветаевой ночь имела огромное значение. Это пограничное состояние между сном и реальностью. Спящие люди уносятся в иные, созданные воображением миры. Бодрствующий ночью человек погружается в особое состояние.
У Цветаевой и так была врожденная неприязнь к повседневной жизни. Она предпочитала уноситься в мечтах подальше от реальности. Бессонница хоть и доставляет ей страдания, но позволяет совершенно иначе взглянуть на окружающий мир, испытать новые ощущения. У лирической героини обостряются все чувства. Она слышит едва различимые звуки музыки, «звон на башне». Только они поддерживают хрупкую связь героини с реальным миром. В ночном городе остается лишь ее тень. Поэтесса растворяется в темноте и, обращаясь к читателям, утверждает, что становится их сном. Она сама выбрала этот путь, поэтому просит избавить ее «от дневных уз».
Лирической героине абсолютно безразлично, куда идти. Дорогу ей указывает «июльский ветер», который при этом проникает «сквозь стенки тонкие груди». Она предчувствует, что ночная прогулка будет продолжаться до утра. Первые лучи солнца разрушат иллюзорный мир и заставят вернуться в опостылевшую будничную жизнь.
Бессонница подчеркивает одиночество лирической героини. Она одновременно находится в иллюзорном и реальном мирах, но ни в том, ни в другом не видит поддержки и сочувствия.
Особым приемом Цветаевой является многократное употребление тире. С помощью него поэтесса «обрубает» каждую строку, выделяет самые значимые слова. Упор на эти рифмованные между собой слова создает ощущение ярких вспышек.
Произведение «В огромном городе моем — ночь…» свидетельствует о тяжелом духовном кризисе Цветаевой. Поэтесса глубоко разочарована в своей жизни. В поисках выхода из тупиковой ситуации она стремится порвать все связи с реальным миром. Днем она лишь существует, скованная по рукам и ногам. Ночь приносит ей свободу и возможность избавиться от тесной физической оболочки. Цветаева уверена, что идеальное состояние для нее — чувствовать себя чьим-то сном.
- Следующий стих → Марина Цветаева — Только живите
- Предыдущий стих → Марина Цветаева — Страна
Читать стих поэта Марина Цветаева — В огромном городе моём ночь на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник
М.И. Цветаева (фото из открытых источников интернета)
1916 год. М.И. Цветаевой только 23. Именно с этого года зазвучит по-настоящему сильно голос поэта.
Весной 16 года Цветаева создаёт цикл стихов “Бессонница”. В этот авторский цикл входит необыкновенно притягательное в первую очередь на звуковом уровне стихотворение “В огромном городе моём — ночь…” Музыка этого текста завораживает, окутывает парадоксальностью и покоем одновременно.
Сама М.И.Цветаева в 1922 году в книге “Вёрсты”(книга вышла в Госиздате), куда вошли стихи 1916, расписывая стихи по адресатам, свяжет этот текст с именем Н. А. Плуцер-Сарна: “Все стихи отсюда — до конца книги — и много дальше — написаны Никодиму Плуцер-Сарна, о котором — жизнь спустя — могу сказать, что — сумел меня любить, что сумел любить эту трудную вещь — меня.” И в этом — законы поэтической памяти поэта, которые мы не можем оспаривать, не должны. Интересно, что почитав предлагаемые в Интернете анализы текста, везде сталкивалась с другим именем, упоминаемым в связи с этим текстом, именем Софии Парнок… Нужно бережно относиться к тексту, к памяти людей ушедших. Раз есть пометы Цветаевой об адресатах стихов, как можно не ссылаться на них?.. В любом случаем, всегда важен текст, что мы можем открыть для себя, обращаясь к потенциалу смысловому. Поделюсь своим опытом прочтения…
В огромном городе моем — ночь.
Из дома сонного иду — прочь
И люди думают: жена, дочь,—
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет — путь,
И где-то музыка в окне — чуть.
Ах, нынче ветру до зари — дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.
Есть черный тополь, и в окне — свет,
И звон на башне, и в руке — цвет, И шаг вот этот — никому — вслед,
И тень вот эта, а меня — нет.
Огни — как нити золотых бус, Ночного листика во рту — вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам —снюсь.
Впечатлительность, нежность, искренность уводят в бессонницу. Бессонница — в ночь. Примечательно признание П.Юркевичу в письме от 21-го июля: “…я хочу лёгкости, свободы, понимания, — никого не держать и чтобы никто не держал! Вся моя жизнь — роман с собственной душой, с городом, где живу, с деревом на краю дороги, — с воздухом. И я бесконечно счастлива.” Стихотворение “В огромном городе моём ночь…”, написанное 17 июля 1916 года, утверждает потребность в свободе “от дневных уз” чужих представлений, мнений, предположений. Ночью и дышится свободнее, поэтому выход в ночь — встреча с собой настоящей, свободной от условностей и предлагаемых рамок. Любых.
Сравнение освещения ночного города, уличных фонарей-огней с нитями бус вырастает из жизнеспособности образа и наблюдательности поэта, обличённого даром слова. Кто ни сравнивал огни фонарей с привлекательными нитями бус?! Эти бусы подсвечивают наши сознания, высвечивая тайники души, делающие нас похожими на шкатулки с секретом. Только без дна. Мы носимы потоками собственных сознаний и только сон уравновешивает наши взлёты и падения, даёт отдых. Но бывают для души времена смуты, бессонницы, как состояния самопознания. И сон, приходящий на смену такому состоянию, уже не просто отдых, а продолжение творческой реальности, в сновидческом её варианте. Самый свободный сон бессонницы.
Рано или поздно для души, осознающей свою бездонность, наступает ночь свободы. Ночь ведёт в бездомность. Дом родной погружён в обычный сон, но он сонный не только потому, что пришло время ночного отдыха, просто он всегда видит свои сны, а значит, надо смело принять бездомность: так честнее кажется душе без дна. За осознанием этого следует шаг в ночь, как в бездну. Ведь если в родному дому нет души родной — что делать?! Только — прочь! Но за пределами дома так ли просто найти понимание во мраке ночи собственной души? Люди привыкли жить стереотипами, играми с распределёнными социальными, семейными ролями. Способны ли они понять мятущуюся душу, протянув ей руку поддержки, узнав в ней нечто важное, единственно важное, потому что бессмертное…
И люди думают: жена, дочь,— // А я запомнила одно: ночь.
Разрыв в сознании ужасный,выдёргивающий из общего потока, привычного и понятного. Жена? Дочь? А если душа так надорвалась своей страстностью, что не в состоянии нести обычные данности ролей, если столкнулась с невозможность жить привычной, размеренной жизнью, впустив в душу разрушительный ветер страстей? Как жить с этими знаниями о себе, с невозможностью гармоничного соотнесения собственного прошлого — настоящего — будущего… наконец, с проблемой самоидентификации: есть “я” настоящая, а есть моё “я” то, каким его видят другие. Бессонница толкает к бесцельным прогулкам по ночному городу, который принимает шаги человека, сбежавшего от уюта дома, ибо невозможное, необъяснимое, быть может, и разрушительное, ждёт свободного высвобождения. Ритм всего стихотворения созвучен гулким шагам по мостовой в ночной тиши:
В огромном городе моем — ночь. // Из дома сонного иду — прочь…
Ночь в городе становится метафорой души: огромной душе — огромный город и … ночь. Мир поэтического восприятия здесь предметен (в стихотворении преобладают имена существительные). Предметность эмоционально окрашена. Это утомляет, особенно когда привычная жизнь рушится, когда всё откликается на одно — “прочь” (частотное слово в лирике Цветаевой).
Июльский ветер мне метет — путь, // И где-то музыка в окне — чуть.
В тексте предельно чётко дан хронотоп: июль, город, ночь.
Ах, нынче ветру до зари — дуть // Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.
Ветер своей стихийностью родствен крылатой душе поэта. Он метёт не равнодушно, а сопутствуя той, которая не собирается возвращаться домой до зари. Ветер становится не просто лучшим спутником бесцельной прогулки , а вожатым. Ветер — метафорой свободы. Стать бы ветром! Преграда — стенки тонкие груди, груз тела, лет, быта… Но он не оставит ту, чья душа узнаёт в нём родное. Поэт и ветер —две родственные стихии в бессонной ночи. Междометие “ах”, в котором и удивление, и восторг, тому свидетельством.
Бытийный глагол “есть” утверждает реальность цвета и света, звука, вкуса, движения (в тексте анафора “И звон…// И шаг… // И тень…” усиливает данность реальности вещного мира), но в этом мире, где и тень очевидна, нет места хозяйке тени: безапелляционное противопоставление “а меня – нет” показывает глубину неприятия внешних ограничений. Интересно, что глаголов всего 7: иду — думают — запомнила — метёт — дуть — освободите — поймите. Поэт показывает себя в движении: внешне — простая прогулка, внутренне — напряжённая жизнь души, скрытая от посторонних.
Магистраль сознания обретает самое себя, видя ночные огни, для которых находит точное и красивое сравнение — “нитки бус”. Бусы — символ женственности, счастья полноты женской судьбы. Огни эти, словно соединяют рассыпавшиеся бусины сознания, утомлённого узами дня.А вкус “ночного листика” (как мил уменьшительно-ласкательный суффикс здесь), возможно, напоминание о важном, когда-то пережитом. Всё это помогает вернуться к себе и обратиться с просьбой ко всем, с кем столкнёт жизнь, освободить от дневных уз, ибо лживы — много игры, много ролей и масок, понять одно: мы сами создаём себе реальность своими волевыми усилиями, соответственно и людей в жизни видим сонно, не сновидчески — это редкий дар, а в своём сне иллюзий об этом человеке, об этом дне или ночи…
Освободите от дневных уз, Друзья, поймите, что я вам — снюсь.
Счастье — познать себя, да, через боль испытаний, да, отшатываясь собственных бездн. Познание это дарит свет, который освещает самую тёмную ночь. Может быть потому это мелодичное стихотворение оказалось таким светлым…
Огни — как нити золотых бус, Ночного листика во рту — вкус…
Стихотворение “В огромном городе моём — ночь…” — важный поэтический пример свободного выхода в самопознание, который можно сравнить с прогулкой по ночному городу, пример насыщенной жизни души, несущей свой дар. Стихотворение притягательно и мелодичностью, и звукописью, и исповедальным характером.
Источник
Pishi-stihi.ru »
Марина Цветаева
* * *
В огромном городе моём – ночь.
Из дома сонного иду – прочь
И люди думают: жена, дочь, –
А я запомнила одно: ночь.Июльский ветер мне метет – путь,
И где-то музыка в окне – чуть.
Ах, нынче ветру до зари – дуть
Сквозь стенки тонкие груди – в грудь.Есть черный тополь, и в окне – свет,
И звон на башне, и в руке – цвет,
И шаг вот этот – никому – вслед,
И тень вот эта, а меня – нет.Огни – как нити золотых бус,
Ночного листика во рту – вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам – снюсь.
17 июля 1916 г., Москва.
Из цикла «Бессонница».
Анализ стихотворения Цветаевой «В огромном городе моем – ночь…»
Весной 1916 года Марина Цветаева начинает работу над циклом произведений под названием «Бессонница», в который входит стихотворение «В огромном городе моем – ночь…». Оно является отражением душевного состояния поэтессы, у которой складываются весьма непростые отношения с супругом. Все дело в том, что несколькими годами раньше Цветаева знакомится с Софьей Парнок и влюбляется в эту женщину настолько, что принимает решение уйти из семьи. Но роман заканчивается, и поэтесса возвращается к Сергею Эфрону. Тем не менее, ее семейная жизнь уже дала трещину, и Цветаева это прекрасно понимает. Ей хочется вернуть прошлое, в котором она была счастлива, но это уже невозможно. Бессонница становится постоянной спутницей поэтессы, и теплыми летними ночами она гуляет по городу, размышляя о собственной жизни и не находя ответы на многие вопросы.
Именно в одну из таких ночей и появляется на свет стихотворение «В огромном городе моем – ночь…», рубленые фразы которого напоминают звуки шагов по пустынным улицам. «Из дома сонного иду – прочь», – пишет Цветаева, заранее не планируя свой маршрут путешествия. Собственно говоря, ей все равно, где гулять. Главное, остаться наедине со своими мыслями и чувствами, чтобы попытаться привести их в порядок. Случайные прохожие видят в ней чью-то жену и дочь, однако сама поэтесса не воспринимает себя в подобном амплуа. Для нее ближе образ бесплотной тени, которая блуждает по ночному городу и исчезает с первым лучом восходящего солнца. «И тень вот эта, а меня – нет», – отмечает Цветаева. Жизненный тупик, в котором оказалась поэтесса, вынуждает ее мысленно поставить крест и на прошлом, и на будущем. Но поэтесса понимает, что это вряд ли сможет решить ее проблемы. Обращаясь к друзьям, она просит их: «Освободите от дневных уз». Эта фраза лишний раз подчеркивает, что мир со всеми его соблазнами как бы не существует для Цветаевой, и сама она не живет, а лишь снится тем, кто находится рядом. Поэтесса еще не знает о том, что судьба готовит ей непростые испытания, на фоне которых неразделенные чувства и семейные проблемы покажутся сущими пустяками. Пройдет не больше года, и Цветаева осознает, что семья – это единственная опора в жизни, то, ради чего стоит рисковать, совершать безумные поступки и даже предавать родину, которая из матери в одночасье превратилась в мачеху, злобную и агрессивную, чужую и лишенную всяких сантиментов.
Источник
Âñþ íî÷ü ìíå ñíèëîñü
Ñàìîå âàæíîå
Åäèíñòâåííîå
Îáúÿñíÿþùåå
Çà÷åì æèë
Ïî÷åìó ðîäèëñÿ
ß íàñëàæäàëñÿ
ßñíîñòüþ è ïðîñòîòîé
Èñòèíû
Ïðîñíóëñÿ
Íè÷åãî íå ìîã âñïîìíèòü
Ïîíÿë
Áîëüøå íèêîãäà íå óçíàþ
Ñìûñëà
Ïðîæèòîé ìíîþ æèçíè
***
Î åñëè áû äóøè âåùåé ìîãëè ðàññêàçàòü
Î òîì ÷òî ïîìíÿò è çíàþò…
Íàïèñàëà â íà÷àëå âåêà îäíà ãèìíàçèñòêà
Ñòàâøàÿ ïîòîì ìîåé ìàìîé
ß ñëóøàë ðàññêàçû îòöà è ìàòåðè
Íåäîñòàòî÷íî âíèìàòåëüíî
Èíîãäà íåîõîòíî
Èñïûòûâàÿ ïîðîé âíóòðåííåå ñîïðîòèâëåíèå
Òåïåðü ñòðàäàþ
Ìó÷èòåëüíî ñîçíàíèå
Íåïîïðàâèìîñòè
Áåçâîçâðàòíîñòè
Íåêîãî ñïðîñèòü
Óçíàòü
Óòî÷íèòü
Çàáûòû èìåíà
Ïåðåïóòàíû ñîáûòèÿ
Íè÷åãî íå èñïðàâèòü
Âñå êîí÷åíî
***
ß ðàçäàâëåí
Íåïîìåðíîé òÿæåñòüþ îòâåòñòâåííîñòè
Íèêåì íà ìåíÿ íå âîçëîæåííîé
Íè÷åãî íå ìîãó ïðåäëîæèòü
÷åëîâå÷åñòâó
Äëÿ ñïàñåíèÿ
Îñòàåòñÿ çàñòûòü
Ïðåâðàòèòüñÿ â áðîíçîâóþ ñêóëüïòóðó
È ñòàòü íàâñåãäà
Áåçìîëâíûì
Âçûâàþùèì
***
Äîæäü ïðîøåë
Äåðåâüÿ áðèëëèàíòû íàäåëè
Ïðÿìî íà ãîëîå òåëî
Ãëàç îòâåñòè íåâîçìîæíî
Íåîæèäàííî îñòðûé
Óêîë ëþáâè
Èñïûòàë
Âûãëÿíóâ â îêíî óòðîì
Óâèäåë ñâîþ ñîáñòâåííóþ æåíó
Øàãàþùóþ îò êàëèòêè ê äîìó
 ïëàòêå öâåòàñòîì
Íà ãîëîâå íîñàñòîé
 òåëîãðåéêå ÷åðíîé
Ïîõîæóþ íà äÿòëà
 ðóêàõ
Áåëîãî ìîëîêà áàíêà
***
Ìàëåíüêàÿ äåâî÷êà
 ñåðîì áàéêîâîì ïëàòüå
Ñòðèæåííàÿ íàãîëî
Èíîãäà ÿ
Óêðàäêîé ãëàäèë
Áàðõàòíóþ øåðñòêó
Íà åå êðóãëîé ãîëîâå
Ìû ñèäåëè ðÿäîì
 äåòñêîì ñàäó
Òàéíî äåðæàñü çà ðóêè
Ïîä ñòîëèêîì
ß ëþáèë åå áåçóìíî
***
Äèâàí íàâîäÿùèé íà ðàçìûøëåíèÿ
Îãðîìíûé
Ñòàðûé
Ãðÿçíûé
Ñèíõðîôàçîòðîí
Ñòîèò â ìîåì Ïîäâàëå
Âäðóã
ß ñ èçóìëåíèåì âèæó
Íà ýòîé äðÿõëîé ðàçâðàòíîé ðàçâàëèíå
Áåëîáðûñóþ äåâî÷êó
Ñ äâóìÿ êîñè÷êàìè
Îíà áîéêî ãîâîðèò î ÷åì-òî
Íî ñìûñë çâóêîâ íå èìååò çíà÷åíèÿ
Îçàðåíèå îòêðîâåíèÿ îãëóøàåò
Ýòî ÷àñòèöà Ìèðîçäàíèÿ
Ñ ïðåëåñòüþ
Îòêðûòîé òîëüêî ìíå
Ìíîþ
Äëÿ ìåíÿ
Äàâàéòå òàíöåâàòü
Ãîâîðèò áåëåíüêîå þíîå ñóùåñòâî
Íå óìåþ
Îòâå÷àþ ÿ
Óæå âñòóïèâøèé â ïîðó îñåííåãî öâåòåíèÿ
ß âàñ íàó÷ó
Ãîâîðèò ïó÷åãëàçåíüêàÿ
Áåðåò ìåíÿ çà ðóêó
È ÿ ÷óâñòâóþ îñîáûé àðîìàò
Ñòðàííîñòè
Î÷àðîâàíèÿ äîâåð÷èâîé íåâèííîñòè
Ýòîé ïîñëàííèöû Âñåëåííîé
ß ñëèøêîì äîëãî æäàë åå ïîÿâëåíèÿ
È òåïåðü íå âåðþ ñâîèì ãëàçàì
Íà÷èíàþ âðàùàòüñÿ
Âîêðóã íåóêëþæåé äåâî÷êè
Ñî âñå âîçðàñòàþùåé ñêîðîñòüþ
Ãóáû íåâèííîé öåëóþò ìåíÿ
Íåñòåðïèìî ãîðÿ÷èå
Îíè ïðèêèïàþò ê ìîèì
Íàâñåãäà
Ñ òåõ ïîð ìû òàê è ïëÿøåì
Ïðèæàâøèñü äðóã ê äðóãó
Óæå öåëóþ âå÷íîñòü
Ïðåâðàòèâøèñü â ïðîòîí
Ðàñïàäàþùèéñÿ òîëüêî ðàç
 6,5õ10 â òðèäöàòü ïåðâîé ñòåïåíè ëåò
×òî íàìíîãî ïðåâûøàåò
Ïðåäñêàçàíèå ïðîñòåéøåãî âàðèàíòà
Òåîðèè âåëèêîãî îáúåäèíåíèÿ
***
Çåëåíüþ èñêóøåíüå
Çåëåí ëåñ
Çåëåíû ñàäà äåðåâüÿ
Çåëåíû íåæíûå òðàâû
Çåëåíà çëàÿ êðàïèâà
Ñêâîçü çåëåíü
Çåëåíûõ ëèñòüåâ
ßáëîê çåëåíûõ
Çåëåíü
×òî òàêîå
Çåëåíüþ èñêóøåíüå
ß ýòîãî íå ïîíèìàþ
Ñêàçàëà Þëÿ
Ìíîãèì íàñ æèçíü èñêóøàåò
Æåíùèíàìè
Âèíîì
Äåíüãàìè
Ìåíÿ íà ñòàðîñòè ëåò
Çåëåíè öâåò ëàñêàåò
Ãîëîâó îïüÿíÿåò
Ïîêîåì ïëàòèò
Òåïåðü ïîíèìàþ
Ñêàçàëà Þëÿ
Äðóãèå ñòàòüè â ëèòåðàòóðíîì äíåâíèêå:
- 17.11.2011. Äàâíî ïîãàñøóþ ñâå÷ó îïÿòü çàæå÷ü õî÷ó…
- 13.11.2011. Âàäèì Ñèäóð. Õóäîæíèê íåîáû÷àéíîé ñèëû ìûñëè.
Источник
Марина Цветаева
1
Вы счастливы? — Не скажете! — Едва ли!
И лучше, — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали.
Отсюда — грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая лэди,
Никто не спас.
Вы так устали повторять любовный
Речитатив.
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив.
Я Вас люблю! — Как грозовая туча
Над Вами — грех!
За то, что Вы язвительны, и жгучи,
И лучше всех.
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —
Уж не спасти.
За эту дрожь, за то, что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.
16 октября 1914
2
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа?
Кто побежден?
Всё передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? Кто — добыча?
Всё дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поединке своеволий
Кто в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли —
Летело вскачь?
И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
23 октября 1914
3
Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Ум — отрезвленней, грудь свободней,
Опять умиротворена.
Не знаю, почему. Должно быть
Устала попросту душа,
И как-то не хотелось трогать
Мятежного карандаша.
Так простояла я — в тумане —
Далекая добру и злу,
Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.
Душой не лучше и не хуже,
Чем первый встречный — этот вот, —
Чем перламутровые лужи,
Где расплескался небосвод,
Чем пролетающая птица,
И попросту бегущий пес.
И даже нищая певица
Меня не довела до слез.
Забвенья милое искусство
Душой усвоено уже.
— Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.
24 октября 1914
4
Вам одеваться было лень,
И было лень вставать из кресел.
— А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел!
Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь и холод.
— А каждый Ваш грядущий час
Моим весельем был бы молод!
Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
— Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.
25 октября 1914
5
Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком
Куда-то промчались санки.
Уже прозвеневший смех…
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий — рядом!
Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, —
Сильнее, чем я — желанной!
Мир — весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки…
Так мчались вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.
И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд
— Не более — вслед глядела.
И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
— Ваш маленький Кай замерз,
О Снежная Королева!
26 октября 1914
6
Как весело сиял снежинками
Ваш серый, мой соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты, ярче всех.
Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась, — шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.
Как рыжие поддевки — парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое бабье.
Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.
Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден,
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.
Как руку Вы мою оставили,
Сказав: «О, я ее хочу!»
С какою бережностью вставили
В подсвечник — желтую свечу…
— О светская, с кольцом опаловым
Рука! — О, вся моя напасть! —
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть.
Как в монастырскую гостиницу
— Гул колокольный и закат, —
Блаженные, как именинницы,
Мы грянули, как полк солдат.
Как я Вам хорошеть до старости
Клялась, и просыпала соль,
Как трижды мне — Вы были в ярости!
Червонный выходил король.
Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой…
Декабрь 1914
7
Ночью над кофейной гущей
Плачет, глядя на Восток.
Рот невинен и распущен,
Как чудовищный цветок.
Скоро месяц, юн и тонок,
Сменит алую зарю.
Сколько я тебе гребенок
И колечек подарю!
Юный месяц между веток
Никого не устерег.
Сколько подарю браслеток
И цепочек, и серег!
Как из-под тяжелой гривы
Блещут яркие зрачки!
— Спутники твои ревнивы? —
Кони кровные легки!
6 декабря 1914
8
Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто — лета,
Кто — край ее, кто — век?
Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.
Светло-коричневым кольцом
Слегка оттенены,
Владычествуют над лицом
Глаза, как две луны.
До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст
И — в серебре — опал.
Рука, ушедшая в шелка,
Достойная смычка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.
10 января 1915
9
Ты проходишь своей дорогою,
И руки твоей я не трогаю,
Но тоска во мне — слишком вечная,
Чтоб была ты мне — первой встречною.
Сердце сразу сказало: «Милая!»
Всё тебе — наугад — простила я,
Ничего не знав — даже имени!
О люби меня, о люби меня!
Вижу я по губам — извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжелым надбровным выступам:
Это сердце берется — приступом!
Платье — шелковым, черным панцирем,
Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
Всё в тебе мне до боли нравится, —
Даже то, что ты не красавица!
Красота, не увянешь за лето!
Не цветок, — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого,
Увезенный — с какого острова?
Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, —
Нежность женщины, дерзость мальчика.
Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я,
Всё, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!
14 января 1915
10
Могу ли не вспоминать я
Тот запах White Rose и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком…
Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной черной куртке
С крылатым воротником.
Я помню, с каким вошли Вы
Лицом, без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.
И лоб Ваш властолюбивый
Под тяжестью рыжей каски.
— Не женщина и не мальчик,
Но что-то сильней меня!
Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то, в шутливом тоне:
— «Знакомьтесь же, господа».
И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.
С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.
Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.
Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки!
— «О будьте моим Орестом!»
И я Вам дала цветок.
Смеясь — над моей ли фразой? —
Из замшевой черной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили — платок.
28 января 1915
11
Все глаза под солнцем — жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю:
Чьи б ни целовала губы
Я в любовный час,
Черной полночью кому бы
Страшно не клялась —
Жить, как мать велит ребенку,
Как цветочек цвесть,
Никогда ни в чью сторонку
Оком не повесть…
Видишь крестик кипарисный?
Он тебе знаком! —
Всё проснется — только свистни
Под моим окном!
22 февраля 1915
12
Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои,
И глаза — кого-кого-то
Взглядом не дарят! —
Требующие отчета
За случайный взгляд.
Всю тебя с твоей треклятой
Страстью — видит Бог! —
Требующую расплаты
За случайный вздох.
И еще скажу устало,
Слушать не спеши! —
Что твоя душа мне встала
Поперек души.
И еще тебе скажу я:
Всё равно — канун! —
Этот рот до поцелуя
Твоего — был юн.
Взгляд — до взгляда — смел и светел,
Сердце — лет пяти…
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути!
28 апреля 1915
13
Есть имена, как душные цветы,
И взгляды есть, как пляшущее пламя…
Есть темные извилистые рты,
С глубокими и влажными углами.
Есть женщины. — Их волосы, как шлем.
Их веер пахнет гибельно и тонко.
Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем
Моя душа спартанского ребенка?!
Вознесение, 1915
14
Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь,
И где — пристанище.
Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе…
Вы — в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,
Над ними — во́роны…
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны!
3 мая 1915
15
В первой любила ты
Первенство красоты,
Кудри с налетом хны,
Жалобный зов зурны,
Звон — под конем — кремня,
Стройный прыжок с коня,
И — в самоцветных зернах —
Два челночка узорных.
А во второй — другой —
Тонкую бровь дугой,
Шелковые ковры
Розовой Бухары,
Перстни по всей руке,
Родинку на щеке,
Вечный загар сквозь блонды,
И полунощный Лондон.
Третья тебе была
Чем-то еще мила…
— Что от меня останется
В сердце твоем, странница?
14 июля 1915
Источник